Изображение художника как национального героя: Великий Карл Брюллов

В этой статье рассматривается неравное восприятие известного русского художника Карла Брюллова (подробнее на сайте https://topkartin.ru/kartiny/vsadnitsa) и проблематика канонизации классики в имперском обществе. Опираясь на современные литературно-художественные источники, широко доступные в то время, но в значительной степени забытые в последующие годы, я утверждаю, что статус Брюллова как культурной иконы вырос из обширных споров, которые преследовали художника на протяжении десятилетий. Будучи теперь национальным гением, отвергнутым как обманщик, Брюллов стал частью народного воображения как сложный персонаж многозначных письменных текстов, литературный образ больше, чем историческая личность. Спорный аспект этого культурного сценария сыграл решающую роль в формировании образа художника как национального героя: канонизация Брюллова была движима письменным словом больше, чем живописной образностью. Более того, в своеобразном русском повороте именно общение Брюллова с великим поэтом Александром Степановичем Пушкиным определило репутацию художника.

В 1914 г. иллюстрированный еженедельник "Нива" опубликовал любопытный эскиз художника-ветерана Ильи Репина "Александр Сергеевич Пушкин у Карла Брюллова". (1912 г.).

Заметный отход от более привычного, формального портрета классических русских фигур Александра Пушкина и Карла Брюллова, это игривое изображение демонстрирует легкость, с которой художник относился к этим двум маститым культурным иконам, а также их продолжающееся присутствие в российской публичной сфере и основное знакомство с ними зрителей. Если статус национального поэта Пушкина был прочно закреплен крупными памятными датами конца XIX века, то Брюллов стал более недавним дополнением к пантеону русских великих. Репин не только поставил его наравне с Пушкиным в этом рисунке, но и прочитал дерзкое предположение о превосходстве Брюллова над стоящим на коленях поэтом.

При всей этой непочтительности в ироничном эскизе Репина запечатлен изменившийся статус художника в народном воображении: хотя художники и их сходства сами по себе не были новинкой в российском обществе, ко второй половине XIX века знаменитый живописец перестал быть изолированным явлением и стал частью общественной культуры. В статье прослеживается эволюция образа знаменитого русского художника гугенотского происхождения Карла Брюллова (1799-1852), начиная с талантливого студента Академии, до более крупного, чем жизнь, романтического гения, до героя крупных общественных праздников и, наконец, до мишени карикатуры и анекдотов. Предсказуемо, что эта метаморфоза тесно коррелирует с изменениями социального климата и художественного вкуса в течение долгого девятнадцатого века; она также подвергалась довольно произвольной модуляции в современном публичном дискурсе.

Хотя, пожалуй, не самый оригинальный и не самый известный сегодня художник, Брюллов стал первым русским живописцем, получившим мировую известность при жизни и посмертное признание как основатель целой русской художественной школы. Каким образом Брюллов заслужил репутацию "всемирно известного гения" (mirovoi genii)? Можно утверждать, что слава Брюллова опиралась на его изысканные картины; его репутация взлетела до небес около 1834 г., когда его шедевр "Последний день Помпеи" (1830-1833 гг.) прибыл в Россию из Италии. Однако Брюллов был более чем известным художником. Он был также субъектом критического и народного творчества, героем мемуаров, персонажем художественной литературы и литературным героем. О Брюллове и его творчестве писали многие русские писатели, художники и критики. Даже когда изображение было далеко не лестным - как в незаконченном романе Николая Лескова "Чертовы куклы" (1890), где знаменитый художник предстает, по сути, как кукла правителя, - колоссальная фигура Брюллова, усиленная в обильном хвалебном письме в предыдущие десятилетия, продолжала широко разрастаться в русском обществе.

Карл Брюллов, Автопортрет (1848 г.)

Помимо присущего художнику таланта, важно учитывать контекст, в котором Брюллов прославился по сравнению с относительно скромным местом, которое традиционно занимали в обществе русские художники. Изменению восприятия искусства и художника способствовали публичные торжества живых и мертвых мастеров, репродукции картин в специализированных и популярных изданиях, исследования в области истории искусства, многочисленные вымышленные и публицистические рассказы о русском художественном мире. Очевидной моделью этой эволюции послужила русская литература, и художественные критики неоднократно подчеркивали эту связь. Канонизация Пушкина, Николая Гоголя и других классиков способствовала институционализации деятелей-основателей и в области изобразительного искусства. Празднование столетия со дня рождения Брюллова в 1899 году - в том же году, когда Пушкин во второй раз был учрежден как народный поэт, - утвердило русского художника как маститого классика в общенациональном празднике изобразительного искусства.

И все же этот же Брюллов, по прозвищу "Великий Карл". ("velikii Karl") при его жизни также подвергался широкой критике за то, что был антинациональным, устаревшим и фальшивым. В промежутке между двумя торжествами, обрамлявшими его великолепную карьеру - одно в 1836 году, вскоре после последнего дня прибытия Помпея в Россию, и второе, в 1899 году, когда Академия посмертно помазала его главой Русской художественной школы - Брюллов был неоднократно свергнут с престола как критиками, так и художниками. Если проследить радикальные сдвиги в репутации Брюллова - от любимца Академии до заклятого врага Передвижников до бесспорного, но неординарного классика советской художественной истории - то мы увидим, что Великий Карл был во многом марионеткой в руках поколений критиков и коллег-художников. Главный герой крупных официальных дач и широких общественных дебатов в ХIХ веке, Карл Брюллов, тем не менее, оказался случайным героем. Брюллов является главным героем настоящего очерка не столько из-за своего "величия", которое многие оспаривали при жизни и за ее пределами, сколько из-за того, что эволюция его необычной репутации демонстрирует канонообразование в то время, когда в конце ХIХ века живописцы присоединялись к пантеону отцов-основателей русской культуры.

Блестящая карьера Брюллова была скрупулезно исследована, а получение его отдельных работ хорошо документировано в научной среде. Скорее, концентрируясь на мутациях критического состояния Брюллова в течение последующих эпох, я отношусь к "Великому Карлу" как к дискурсивной конструкции: податливой, переменчивой и неполной. Карл Брюллов, взятый из современных источников, широко доступных в то время, но затем затушеванных, включая эфемерное газетное письмо и ненадежную художественную литературу, на этих страницах является не столько национальным колоссом, сколько хрупкой кирпичной кладкой оспариваемых мнений.

Статус Брюллова как культурной иконы вырос не только из высших профессиональных наград, но и, что более важно, из обширных споров, которые преследовали художника на протяжении десятилетий и сделали его живым представителем в обществе. Теперь щедро феминизировавшийся как национальный гений, теперь категорически отвергнутый как мошенник, Брюллов стал частью народного воображения как проблематичный персонаж разношерстных письменных текстов, литературный образ больше, чем историческая личность. Спорный аспект этого культурного сценария сыграл решающую роль в артикуляции роли художника в российском обществе, так как продолжающиеся дискуссии стали движущей силой в формировании образа художника как национального героя.

В основе этих дискуссий лежат вопросы о самом статусе канонических личностей и отцов-основателей. Прием Карла Брюллова в имперском обществе и за его пределами подчеркивает бессистемный процесс включения и исключения в каноническое образование и обращает внимание как на исторического художника, так и на современную общественность и ее меняющиеся вкусы и мнения. Многочисленные версии Брюллова, сосуществующие в истории русского искусства, свидетельствуют об изменении вкусов общества и самой изменчивости канона. В поворотные моменты канонизации Брюллов оказался между критиками-любителями и профессионалами, между зарождающейся институционализацией и модернизацией художественного дискурса, между неоклассицизмом, романтизмом и реализмом. Этот спор между различными группами на рубеже ХХ века происходил до появления каких-либо достоверных учебников или историй русского искусства. Вслед за явно экспериментальным характером этой ранней попытки придумать основополагающий нарратив русского искусства, загробная жизнь наследия художника была подвержена многочисленным сдвигам в интерпретационных тенденциях последующих периодов.

Источник https://topkartin.ru/